АД из-за повышенной тревожности? Настройки

[Алена]

У Луизы Хей была информация, что все болезни от головы и от образа мыслей. Ну не только у неё конечно, а еще много где такая информация, даже у того же Фрейда.
Так вот кожа вроде как реагирует на повышенный уровень тревожности и на внутреннее чувство незащищенности от внешнего мира, на повышенную эмоциональную возбудимость. Т.е. человек не чувствует себя в безопасности. Остается на всю жизнь некое чувство детской реакции на обиды, когда не понимаешь за что и почему и от этого очень обидно. Я думала про себя и пришла к выводу, что действительно в душе очень редко чувствую себя защищенной от всего вокруг. Вообщем можно долго про внутренние ощущения писать, но надеюсь уважаемые форумчане суть своей мысли я донесла. Что вы думаете по этому поводу?

[СчастливаЯ]

очень хорошую статью на тему зуда нашла.

Про зуд и расчесывание.

глава из книги Зиглера Альфреда
"Архетипическая медицина"
перевод Прилуцкая М.И.


Зуд, т.е. чесотка, это может быть самая абсурдная форма страдания, приводящая пациента на грань отчаяния, гротескно искажая его поведение в виде попытки расцарапать себе все и сразу. Это напоминает определенным образом пляску святого Витта или кого-либо, «одержимого злыми духами». Вот это мне больше всего понравилось, т.к. правду говорит мужик (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)
В то время как патофизиологическое понимание природы кожного зуда остается достаточно ограниченным, несколько вещей известно точно. Одной из предпосылок его появления является наличие свободных нервных окончаний, в которых стимул может быть переведен в возбуждение, также как это происходить при температурной и болевой чувствительности. Как и в случае температурной и болевой перцепции, достаточно легко чрезмерно подчеркивать значение специфического стимула, тогда как то, что пагубно для здоровья редко является специфичным.
Кожный зуд может быть вызван широким кругом агентов. Так же как расчесывание, это часть естественного положения вещей, любого агента. Любой причины может быть достаточно. Это иллюстрирует принцип, что каждая болезнь, возникает, потому что должна возникнуть, используя для этого все, что необходимо. Как описано, существует широкий диапазон причинных агентов, чья уместность и роль зависит от восприимчивости к ним человека. Определенные виды ткани влияют также, как и изменение температуры или как физический контакт с другими человеческими существами. Более того, мы знаем, что расчесывание зависит от присутствия определенных химических веществ в теле, так же ощущение боли. Одним из наиболее важных веществ, связанных с чесоткой, является гистамин, старый ( в терминах человеческой эволюции) сложный по составу органически амин, который можно обнаружить в жалящих органах примитивных форм жизни, таких как мягкотелые или медузы. В своей неактивной форме гистамин присутствует в органах человека, в макрофагах крови, легких, коже. Становясь активным, он производит расширение альвеол и капилляров, меньше всего расширение в системе артериол, увеличивая их проницаемость и позволяя серозной жидкости попадать в окружающие ткани, это процесс приводящий к отечности.( В дополнении к воздействию гистамина, существует также фактор возбуждения нервных окончаний). Определяющая роль гистамина в развитии кожного зуда выводится из наблюдения, что антигистаминные препараты вызывают немедленное облегчение симптомов. Неудивительно, что антигистамины также имеют седативное или транквилизирующее действие, это были первые химические вещества, использованные в психиатрии, которые производили успешное устранение психотических тревог о воображаемом преследовании и пытке. Антигистамины принадлежат к группе веществ, которые могут защитить нас от того, чтобы не стать жертвой всепоглощающего возбуждения некоторых случайных страстей и аффектов.
Зуд—это соматическая форма некоторых эротических, враждебных, даже духовных аффектов, возникающих определенно в тот момент, когда мы воображаем, что эти аффекты у нас под контролем, и особенно в те моменты, когда иллюзия контроля нарушается внезапным и неожиданным состоянием изолированности. Это является истинным для большого количества состояний кожного раздражения, сопровождаемых в большей или меньшей степени физическими симптомами. Это видится в качестве причины псориаза, который имеет тенденцию неожиданно появляться в тот момент, когда пуританская установка не включенности неожиданными способами конфронтируется стадными влечениями. Это также выступает причиной аллергической экземы, чьи обостренные зудящие кожные высыпания проявляют себя тогда, когда состояние «мощности», отсутствие эмоциональной реакции контрастирует с отчетливыми стремлениями к мести и самосохранению. Дети также, как и взрослые, подвержены этим состояниям. Молочная аллергия, эволюционная предтеча экземы, это детский способ самозащиты против чрезмерно «воздержанной» матери и угрозы изоляции. Аллергическая раздражающая сыпь, крапивница, чье появление может характеризоваться выраженной чесоткой, это сходное с описанным состояние. Ей особенно свойственно появляться, когда мы погрязли, более или менее сознательно, в бесполезных, доведенных до абсурда жалобах против человека и природы, когда подавленное желание нанести ответный удар «пылающими» замечаниями патологизируется и проявляется как чесоточное «воспламенение».
Принцип, на который я ссылался о том, что чесотка в тех или иных своих формах появляется у нас, когда мы невольно помещены в состояние «апатической» изоляции, является справедливым для определенных состояний помрачения сознания. Я говорю о случаях, когда пациенты измучены иллюзиями о кожных паразитах и насекомых до пределов отчаяния и измучены необходимостью чесаться, что их состояние может быть обозначено как «психотическое». Этот процесс не похож на появление зудящих ощущений у невротических компульсивных пациентов, чье преувеличенное чувство гигиены и перфекционизм, связанный с ритуалами очищения и чистоплотности делает их ненормальными.
Это также является истинным и для других болезненных синдромов, имеющих отношение к раздражению кожи: соматические проявления отвечают определенным правилам интенсивности. Кожный зуд может появиться как так называемый зуд без материи (pruritus sine materia), т.е. без каких либо значимых физических изменений. С другой стороны, как зуд с материей (pruritus cum materia), он проявляется через один из нескольких физических недугов. Мы не говорим о кожных нарушениях как таковых, таких как псориаз, экзема, крапивница, или о состояниях, вызванных паразитами, такими как вши, блохи и клещи. Скорее это относится к расстройствам внутренних органов, которые зуд может в разных степенях «использовать»: болезни печени, диабет, хроническая почечные нарушения, карцинома внутренних органов, увеличение простаты, анемия и так далее. Способ тела воспринимать зуд эквивалентен другим, иногда похожим состояниям, без введения значимого разделения между зудом, вздрагиванием, подергиванием или пульсированием. Эта идентичность отражена в гадательной традиции, где всем этим ощущениям приписывается одинаковое предсказательное значение, обозначающее что-то происходящее или то, что будет происходить за рамками привычной области восприятия. Зуду не приписывалось большее предсказательное значение, чем любому другому симптому.
Убеждение в предсказательном значении чесотки широко распространено и уходит корнями в раннюю античность. Во многих областях это вылилось в возникновение собственной литературы, как было в случае интерпретации сновидений и хиромантии. Так называемые «Книги подергиваний» существуют в греческой, иудейской, турецкой, румынской и славянской версиях, и отдельные записи были найдены по всей северной Европе. По-видимому, первым, кто написал такую книгу, был Посейдониус, Стоик с большим интересом к фольклору. С другой стороны, Цицерон в своих «Предсказаниях» не упоминает ничего о таких практиках, сводя их ни к чему иному, как религиозным суевериям, и не заслуживающим серьезного рассмотрения вещам. Единственная греческая версия «книги подергиваний» просуществовавшая до сегодняшнего дня , носит имя ее автора Мелампуса, пророка и священника.
Средние века восприняли суеверия, связанные с зудом, как неотъемлемую часть наследства античности, что отражено в полемике христианских авторов того времени. Святой Августин назвал их мешаниной абсолютно бессмысленных наблюдений. Церковь называла тех, кто делал предсказания о будущем или о неизвестном на основе подергиваний или расчесывания, salisatores ( satire—прыгать, трястись), а их практики «прыганием» и часто наказывала их. «Прыгание»--это ни в кой ей мере ни вещь прошлого, определенные элементы его сохранились до настоящего времени. Наиболее известный пример—это убеждение, что изменение погоды можно определить по тому, когда чешутся старые шрамы. В Шекспировской Макбет одна ведьма говорит другой «что-то дурное случится, как покалывает мой большой палец». Время от времени подергиванию века приписывается пророческое значение, это знак что-то радостное или трагическое случиться, возможно, неожиданный визит в недалеком будущем. С другой стороны, определенно неисчислимые значения приписываемых подергиванием или зуду в различных частя тела, не выдержали испытания временем как часть «книги подергиваний».
Психосоматическая медицина в общем и архетипическая медицина особенно не могут помочь с предсказаниями, для архетипической медицины болезненные синдромы—это физические проявления психических процессов, возникших через соединение с провоцирующими факторами внешнего мира, чего-то, о чем мы в лучшем случае имеем подпороговое сознание. Поэтому нет ничего удивительного, что соматические нарушения понимаются как сигнал чего-то неожиданного. Мы также можем разобраться, почему большое количество патологических феноменов рассматриваются одновременно и психосоматической медициной, и через фольклорные пророчества. Далее, мы сможем обнаружить, что упадок империи может выводиться из деформированного желчного пузыря или изменений в печени как результат предсказательного исследования кишок для блага царствующего короля: когда желчная горечь не высвобождается на благо страны, она ведет к болезни и несчастью.
Не только во время сеансов, когда царапание возвещает открытие духовного мира, но и где-либо еще мы обнаруживаем занимающий скромное положение зуд. Этимология слова «царапать» содержит некоторое количество слов, подходящих для изучения кожного зуда, слов, всех имеющих отношение к чесанию и образованных от корня «greb» за период веков. В немецком мы обнаруживаем слово graben--«копать», как «копать могилу», и слово grueben «замышлять или раздумывать», раскапывать или просматривать. В английском есть слово «grave» (могила) во всех его значениях и вариациях. У нас также есть слова ползание, нытье, пресмыкание, как и немецкое Krabbe (краб), Krebs( лангуст или раковая опухоль) и Kraetze(короста или струпья). С одной стороны, присутствует значение чего-то насекомоподобного, что «жжужит», достает, является пресмыкающимся, и в тоже время, бурящее дыры для обнаружения чего-либо. Употребление более широкое, чем к простым нарушениям кожи: депрессивные пациенты, например, раздумывают, вынашивают, проходятся по одному и тому же материалу так, как делают философы или исследователи. Подразумевалось, по крайней мере, в значении слова по составу присутствует «царапание» или высечение божьей искры и привнесение света и ясности, и этим кто-то «воспламенен» и воодушевлен.
Классические психоаналитики рассматривают зуд как выражение сексуальных желаний и интерпретируют надавливание и царапание как мастурбационные эквиваленты. В поддержку этой теории психоаналитики ссылаются на факт, что многие языки используют одно и тоже слово для чесотки и сексуального взаимодействия, что разыгрывается и рифмуется, что «щекотка»чувства юмора обладает эффектом афродизиака, и что девушки особенно боящиеся щекотки становятся менее чувствительными, когда у них появляется регулярные сексуальные отношения. Даже существуют некоторые фольклорные традиции, в которых подверженность щекотке рассматривается как доказательство невинности. Царапание часто создает очень приятные ощущения, которые объясняют термин «чесоточный онанизм». Так называемый furor eroticus—это состояние, при котором пациент настолько неподконтрольно расчесывает себя, что рассматривается как натуропатическое в свете похожести на навязчивое обгрызание ногтей. При некоторых формах неврозов оргазм достигается через расчесывание определенных областей кожи. Это приводится как обоснование для не назначения углекислых ванн пациентам, чья кожа является сильно эрогенной, так как углекислота обладает качествами афродизиака (как и чрезмерно холодные или горячие ванны для других пациентов). Эти наблюдения, конечно же, верны, но их включение в медицинскую теорию и соответствующая значимость чрезмерно подчеркнутого выделения значения сексуальности как этиологического фактора выглядит достаточно спорным, если не сказать обманчивым. Зуд не более «настоящее» или «в реальности» состояние сексуального возбуждения, чем нос или подбородок—это «по-настоящему» мужские гениталии. Также как подбородок и нос—это фаллические аналоги, чесотка сочетает обычное зудящее ощущение и мучительные вопросы, связанные с инстинктивностью. Латинское слово prurigo, используемое в сферах не связанных с сексуальностью, подразумевает чесотку так же как и при похоти и вожделении.Prurigo также может означать зуд от коросты или перхоти, и родственный глагол prurire означает жаждать конфронтации, названный в английском как «распаляться к драке».
Зуд включает в себя ощущение острой необходимости, того, что «горит» или «воспламенено», следовательно, содержит область огня и трения или натирания, с чего начинается пламя. Мы слышим много одинакового про огонь и поведение при чесотке: хруст, трескание, зажигание, искрение и т.д. Согласно легенде огонь проклят или оскорблен (на психологическом языке это будет соответствовать «подавлению»), он мстит за себя через болячки или чесотку, «дьявольское»порождение, или волдыри или шелушение на языке или на губах. Преступника поглощал жар Святого Антония, омертвение, (съедающие или горящие нарывы), или розовая лихорадка, состояния, характеризующиеся родством с огнем.
В мифах , легендах и сказках огонь выступает как форма жизни с большим разнообразием человеческих образов: пламенная фигура, скелет, с вырывающимся из реберного остова пламенем, как если это была плетеная корзина. Иногда он огромен по размеру со спичкообразными ногами, или недоразвито мал, часто безголовый со впалой спиной и горящими глазами. В других случаях огонь выступает как бесформенно тлеющий, горящий пучок соломы, неуловимый ивовый хворост, брошенный тут и там, или как огненное колесо, летящее по воздуху. Наши образы огня бесчисленны и содержат определенное кросскультурное подобие не только в мифах и легендах прошлого, но также и в современном народном творчестве, в поэзии и во снах. Страсть, герои и любовники, например, часто называются пламенными.
Огненные существа в человеческой форме воображаются как ходящие мертвецы, искупающие грехи в адском пекле, убийцы и прелюбодеи, вынужденные жить проклятыми до судного дня. Вероятно, они выражают наши социальные или антисоциальные влечения, подавленные коллективными запретами и осужденные на проживание в заколдованной извращенной форме.
Отношение сверкающего огня к чесотке аналогично по отношению к горению, вызванному конфликтом, к активности, связанной со всем копающимся, роющимся и царапающимся. Юнг в своей работе Символы трансформации исследует значение создания огня, приходя к гипотезе, что приносящий огонь Прометей это «брат» индийскому Праманта, маскулинному огненному столбу. Над всем, с начала до конца присутствует Агни, бог огня, разбрасывающий языки индийского пламени, образ, который резонирует с европейскими герметическими предположениями.
В своей искупительной форме огонь пылает в мировых религиях, как по крайней мере очерченный, наиболее базисный образ Верховного Бога: как божественная любовь, как священный призрак, как мистическое сияние, как божественная сила, как свет самой жизни. Мы освещены, когда мы «видим свет» и тогда мы говорим «пламенные речи». Возможно также, в приступе справедливого негодования мы достигаем предела понимания, или мы заполнении обжигающим чувством страха, или мы поглощены пламенем страсти. В этих состояниях кожа занимает центральную роль: мы светимся и «пылаем». В последующем представлении случая мы увидим , как такие пламенные эмоции могут быть замаскированы в простой чесоточный дерматит и как удивительно, когда ничто иное как шероховатый и зудящий недуг отступает, чтобы раскрыть в своем ядре огненный дух.
Пациентка в представленном случае была не только душевно больна, но также страдала от исключительных кожных состояний, которые варьировались прямо в соответствии с ее состоянием рассудка. Здесь и там, но особенно на конечностях, появлялись незначительно выпуклые пятна, красно-синие по цвету и по размеру как пятидесяти центовая монета. Время от времени они серьезно чесались, создавая в середине маленькие абсцессы. Кожная сыпь не поддавалась никакому медицинскому лечению, кроме того, что использовалось при шизофрении, и проходила с появлением очередного психотического эпизода.
Она была дочерью священнослужителя и вела нечто вроде жизни посудомойки: жизнь обычно ограничивалась уборкой и домашней работой, также как и ответственностью за сад. Никто, кажется, не помнил, как появилось это распределение работы, оно стало явным только, когда ее сиблинги женились и покинули дом. Она была там, присматривая за домом, без друзей, без карьеры, без реальной связи с внешним миром. С тех пор ее жизнь становилась более и более трудной. Ей становилось горько из-за своей судьбы, у нее развивалось глубокое и прочное негодование по отношению к своим родителям, которые воспитывали ее в таких изолированных и несчастливых условиях. Из своей изоляции она начала придумывать грандиозные планы и трансформироваться в нечто уникальное, но недооцененное..
Поскольку она отличалась от своих сиблингов, она верила, что она благородного происхождения и она была навязана своим родителям. Она начала собирать открытки со старыми замками и крепостями и другие картинки с феодальными постройками. Она следовала занятиям оставшейся достигшей брачного возраста европейской принцессы и развила интерес к архитектуре и изобразительным искусствам. На самом деле, она верила, что является Гилбертой де Коргней или королевой Викторией, и после смерти родителей она спонсировала нуждающихся студентов-художников или архитекторов. Когда ее протеже действительно обманывали или эксплуатировали ее, она издавала пронзительные протестные рыдания, но это служило только усилению ее иллюзий.
Когда она наполняла свою внешнюю и внутреннюю изоляцию чувствами квазиаристократической ответственности и энтузиазма, ее кожное нарушение становилось еле заметным. Оно становилось серьезным, когда разрушалась ее бредовая реальность, и растворялось в воздухе только с прорывом бредоподобных шизофренических эпизодов. Тогда она слышала голоса, которые беседуют с ней на оксфордском английском, и она поддерживала с ними дивные диалоги. Голоса имели магическое качество и определенно исходили от мужчин, в большинстве случаев от докторов, дантистов и политиков, по отношению к которым она чувствовала почтение и привязанность и которые становились ее воображаемыми ( бредовыми) любовниками. Эти светские создания стали полубогами, с которыми она была в контакте «через ветер». Она воображала, что они ласкают ее и погружалась в эротический и сексуальный экстаз. Дальше ее внезапно посещало ощущение благородства и возбуждение: лихорадочно она писала о своих партнерах, о фонтанах мудрости и проницательности, изливающейся силе от любовных свиданий, она заполняла страницу за страницей огромными описаниями, включая поэзию, с трудом понятную кому-либо из вне.
Эти экстатические состояния никогда не достигали предела, когда они смешивались со скромными делами пациентки. Осознавая, что ее состояния целиком происходят из нее самой, она сохраняла определенную степень контроля за собой, и поэтому была свободна от затруднений с внешним миром. Способ ее существования оставался таким же ограниченным и изолированным, каким всегда и был.
Предмет зудящих дерматитов обращает нас ко всему, что ползает и переползает, ко всему, что «жужжит» или делает нас «ающимися» или докучает нам как рой комаров. Так же как зуд соединяет дискомфортное состояние сухости и шелушения с воспламенением энтузиазма и эротической стимуляцией, так логика фольклора соединяет ползание с божественностью. Мифология, окружающая паразитов различных видов, всегда была достаточно двусмысленная: она никогда не была полностью негативной. Литература, дошедшая до нас по этому предмету, нагружена описаниями «церебральных паразитов», которыми объясняют практически всю психиатрическую симптоматологию, от преходящих «тиков» до зрительных галлюцинаций психотического делирия. Они не просто связаны с апокалиптическим наказанием или с животными, объявляющими о приближающейся смерти, как делающий зарубки древесный червь. Традиция включает больше, чем простой страх омерзительного или того, что вызывает чесотку или приносит болезнь. Не закончилось это и с попытками привлечь паразитов к суду, как в случае в городе Люцерне, где во время чумы в 1594 году, городской совет издал для этого указ.
Напротив, негативные качества паразитов часто преобразуются в нечто благоговейное, так же как мы видели, что чесотка создает путь к страсти и восторженному волнению. Такие чувства и идеи особенно обнаруживаются по отношению к существам, живущим в наиболее унизительных средах обитания: навозный жук и его родственники—лучший пример. Эти насекомые поддерживают собственное существование и получают питание из экскрементов домашних животных и названы почти в каждом языке в соответствии с их средой обитания. Сотнями они карабкаются по навозным кучам, особенно когда поверхность иссушена солнечным жаром, с помощью своих крыльев пробуют случайные короткие жужжащие полеты. Таким же несчастным, как иногда бывает состояние этого мира, таким же несчастливым, кажется существование навозного жука, но и при этом присутствует мерцающий блеск, возбуждающий фантазии чего-то изящного или даже святого.
Навозный жук настолько же сильно связан с чесоткой, насколько и потрескивающее пламя: по крайней мере, в легендах он связывается с грозовыми божествами, как германский, бог Тор, и в некоторых местностях верят, что наступить на навозного жука вызывает вспышку молнии. Он магически создает сверкающие сокровища, и в Кернтене, помещение навозного жука в сейф для хранения ценностей в банке предполагается гарантирует неисчерпаемый источник денег. Когда невинные дети смотрят в накаленные новые сияющие медные горшки с роящимися навозными жуками, они могут увидеть отражение сияющих монет. В местах, где видели горящие деньги, позже находят навозных жуков. Неудивительно, что навозников обыкновенных (stercus—навоз, экскременты) рассматривали как добрых духов, как жабу в подвале, которой по фольклорной традиции оставляли блюдце с молоком.
Навозный жук получил свое окончательное возвеличивание через зоологическое родство именно с жуком скарабеем или ateuchus sacer. Скарабей также живет в навозе и считался египтянами святым, его бальзамировали после смерти. Предполагалось, что скарабей, названный «самообразующимся», появился из исконной грязи или первоначального навоза как первое существо на земле, проявление бога богов Атума, чье имя равнозначно «ничто». После того, как Атум стал идентифицироваться с наивысшим солнечным богом, скарабей стал соответственно расцениваться как миниатюрный огненный Ра. Это парадокс без равенства, химера значений таких же, как значения болезненных синдромов, рассмотренных не с точки зрения естественных наук, а через линзу архетипов.
Непрерывный процесс соматизации проходит сразу под покровом нашего сознания, принимая формы, которые сначала не легко узнаваемы чем они являются. Это представляется истинным для зуда, чесотки, где степень остроты, кажется, прямо соотносится со степенью, в которой глубина изоляции прерывается открытостью к среде. Это именно эта способность к изоляции, от которой зависит современная цивилизация: чем более индустриализированным является общество, тем более явно функционирует способность к изоляции.
Сегодня эта способность принимает более утонченные формы, которые мы называем гигиеной и косметикой, обе из которых, без нашего явного осознавания, реализуют в себе нечто из сути религиозных культов. Мы практикуем их как реальную действительность, также как раньше мы выполняли церковные ритуалы, и даже их избыток остается незамеченным благодаря их коллективному качеству. В лучшем случае мы начинаем осознавать этот феномен после его осуществления, как историю, или когда какой-то деятель поражается ужасом всего этого.
Как было в случае с более ранними ритуалами, ритуалы, окружающие наше взаимодействие с кожей, становятся более и более дифференцированными. Ежедневные возлияния мыла и воды выливаются в более сложные церемонии: намазываются мази из палитры рога изобилия химических веществ, без разбора накладываются маски на лицо, утром и вечером кожа «напитывается» и сохраняется увлажненной. Различные процедуры предположительно открывают и закрывают поры и далее больше и больше.
Было сделано утверждение, что химические вещества ответственны за сокрушительное увеличение случаев кожных нарушений. Если дерматозы, в действительности, примут масштабы эпидемии, причины этого не будут таким определенными, как иногда утверждается. Окажется, скорее, что химические вещества просто выступают как механизм, как последний способ, посредством которого подавленная, социально неприемлемая эмоциональность пытается вырваться из навязанной изоляции. Станем понятным, что увеличение дерматозов рождается скорее из коллективной компульсивности по отношению к изоляции и одиночеству, и в меньшей степени из соприкосновения с неизвестными искусственными веществами.

Сообщение отредактировал СчастливаЯ - 6 March 2010, 22:58